Наконец за дверью послышались торопливые шаги, и вконец захеканый Скочиляс влетел в комнату:
– Пане Вильк, это они!
– Точно? – Вильк скоренько приподнялся с ложа.
– Точно, – уверенно подтвердил Скочиляс, дохнув на Вилька вином. – Мы с ихним слугой хильнули добре, и он всё разбазикал. И кто, и откуда и даже проболтался, что больше всего те два немца за сумку волнуются, потому как всё время при себе её держат.
– А сейчас они где? – быстро спросил Вильк.
– В трапезной. Для них особо еду готовят, я видел…
– А сумка, сумка где? – перебил слугу шляхтич.
– При них. Так с нею за столом и сидят…
Возбуждённый Скочиляс не закрывал рта, однако Вильк, вставая на ноги, ткнул болтуна кулаком в бок.
– Всё! Бегом до наших! Пусть начинают…
Вильк дождался, пока Скочиляс выйдет, натянул кунтуш, на всякий случай прихватил засапожный нож и, собравшись с духом, поспешил в трапезную. В низком душном помещении, соседствовавшим с поварней, пахло дымом, мокрой шерстью и чем-то жареным. От очага, где что-то шкварчало, шёл мясной дух. У двух длинных, заставленных посудой столов собрались почти все постояльцы, чтобы как следует наесться и за разговорами так-сяк скоротать вечер. Конечно, хозяин не пожалел хмельного, и потому, зайдя сюда, пан Вильк сразу окунулся в сплошной гомон, который не давал возможности прислушаться, чтобы хоть как-то разобрать, кто и о чём толкует.
Заказав себе ужин, Вильк присел к столу и начал исподтишка присматриваться к собравшимся. Напротив него примостился какой-то странствующий монах, который с удовольствием пил пиво, но как раз он интересовал Вилька меньше всего. Впрочем, весьма скоро шляхтич приметил и тех, кто ему был нужен. Оба немца сидели в дальнем углу, и на плече одного из них висела добротная сумка телячьей кожи.
Тем временем слуга принёс блюдо с мясом, густо приправленным зеленью, но едва шляхтич принялся есть, как монах, поставив кружку на стол и обращаясь к Вильку, с вызовом заметил:
– Какой у пана богатый перстень…
Ответить Вильк не успел. Он только глянул на камень, подаренный ему в Кракове Мозелем, как снаружи, от ворот, послышались громкий треск и воинственные вопли. Гомон в трапезной мгновенно прекратился. Все словно замерли, настороженно прислушиваясь к тому, что делается там, во дворе, и только Вильк, сорвавшись с места и оттолкнув остолбеневшего монаха, стал протискиваться поближе к немцам.
Когда же шум свалки, проходившей возле ворот, стал намного громче, в трапезной началось столпотворение и под растерянные выкрики:
– Напад!.. Прячьтесь!.. – все, кто тут был, бросились врассыпную.
Вильку было всё равно, кто куда побежал, так как сам он неотступно держался позади немца с сумкой, а тот почему-то заскочил в коридор, заканчивавшийся лестницей, ведущей наверх. Тут на какой-то момент Вильк с немцем остались один на один и шляхтич, воспользовавшись случаем, изо всей силы треснул хозяина сумки кулаком по затылку. Тот мешком свалился на пол, а Вильк, чтобы не терять времени, выхватил засапожный нож, перерезал ремень, ухватил сумку и опрометью кинулся в свою комнату.
Затворив за собой дверь и понимая, что его люди вот-вот будут тут, Вильк, едва отдышавшись, рванул металлическую застёжку и торопливо заглянул в сумку. На миг ему вспомнилась сумка Мозеля, где купец прятал свои драгоценности, и что-то подобное шляхтич ожидал увидеть и здесь. Однако, к его разочарованию, в сумке были лишь какие-то бумаги, и Вильк, кое-как снова застегнув клапан, в спешке похватал свои вещи и сломя голову бросился прочь…
* * *
В замке Сосновец шла настоящая суматоха – такого ни слуги, ни кто-либо из залоги припомнить не мог. Ещё бы! Целый день, почти с самого утра, от ворот летели сигналы прибытия, а замковые трубачи, неотступно сидевшие в воротной башне, каждый раз в ответ выдували особое приветствие – так называемую «встречу».
И каждый раз, едва услыхав звуки рога или сурмы[174], вся челядь сбегалась во двор, так как точно знала, что сегодня в замок Сосновец съезжаются знатнейшие шляхтичи королевства. К тому же хозяин замка, сам коронный гетман, встречал гостей на ступенях дворца, и хотя при этом глашатай не сообщал, кто именно прибыл, – необходимости такой не было.
Не успевал ещё очередной гость миновать ворота, как в толпе дворовой челяди находился кто-то осведомлённый, и среди людей проносилось:
– Ты гляди, сам сенатор Войцех Ястрембец прибыл…
С появлением следующей кавалькады во дворе звучал удивлённый выкрик:
– То ж Ян Тарновский, воевода краковский!..
А когда в ворота четвернёй цугом въехал архиепископ Олесницкий, людей всколыхнул взрыв эмоций, и страже пришлось оттеснять челядь подальше от кареты, чтоб ничто не помешало наиважнейшему гостю беспрепятственно выйти наружу. Впрочем, несмотря на усердия стражи, среди возбуждённой дворни находились такие вирни[175], особенно женщины, которые, любой ценой одолев все преграды, старались хотя бы коснуться края одежды святого отца.
В общем, важных гостей собралось достаточно много. В замок Сосновец прибыли представители Мазовии – Михайловские, из Великой Польши – Остророги, а также Самотульские и другие. Всех их нужно было встретить, провести в покои, обиходить их коней и, ясное дело, разместить да ещё и накормить прибывший с ними почт.
И поскольку сам пан коронный гетман был занят приёмом главных гостей, все эти многочисленные хлопоты свалились на голову пани Беаты, и навряд бы она смогла со всем справиться, если б не помощь Шомоши. Так получилось, что в Сосновце временно не было каштеляна, и гетман пока что поручил его обязанности Ференцу.
Шомоши решительно взялся за дело, причём всё, что касалось размещения сопровождавших, он поручил Вильку, который после удачного выполнения задания стал (по крайней мере, в глазах Шомоши) человеком, заслуживающим доверия. Так что общими усилиями Ференца, Беаты и Вилька со всеми сложностями как-то обошлось…
А пока эти трое занимались второстепенными делами, важные магнаты, сидя в покоях и ожидая припоздавших, обсуждали насущные дела. Когда же архиепископ Олесницкий, прибывший последним, зашёл во дворец, все, прекратив разговоры и отложив званый обед, собрались в небольшом зале, чтобы выслушать сообщение коронного гетмана, который и собрал можновладцев сюда.
Сам же хозяин, подождав, пока все приглашённые сели, встал и встревоженно сообщил:
